Ар­хи­епи­скоп Алек­сандр Щу­кин ро­дил­ся в 1891 го­ду в Ри­ге в се­мье свя­щен­ни­ка о. Иоан­на Щу­ки­на и ра­бы Бо­жи­ей Ели­за­ве­ты. Дед его – Ва­си­лий Щу­кин – слу­жил диа­ко­ном в Ри­ге, отец окон­чил Мос­ков­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка и пре­по­да­вал За­кон Бо­жий в Риж­ской се­ми­на­рии, епар­хи­аль­ном учи­ли­ще и гим­на­зи­ях; кро­ме то­го, на него бы­ла воз­ло­же­на обя­зан­ность пре­по­да­ва­ния ла­тин­ско­го и гре­че­ско­го язы­ков.
У о. Иоан­на и Ели­за­ве­ты бы­ло се­ме­ро де­тей. Дочь о. Иоан­на вспо­ми­на­ла, что отец лю­бил де­тей, но не ба­ло­вал их и не по­та­кал их сла­бо­стям, опа­са­ясь, что ина­че из них вы­рас­тут пло­хие хри­сти­ане. Но он и не по­нуж­дал их на­силь­но к ис­пол­не­нию мо­лит­вен­ных пра­вил, хо­тя сам все свое сво­бод­ное вре­мя от­да­вал мо­лит­ве. Так­же и же­на его Ели­за­ве­та, ес­ли вы­да­ва­лось сво­бод­ное вре­мя, спе­ши­ла в храм. Де­ти о. Иоан­на с удо­воль­стви­ем иг­ра­ли, лишь один Алек­сандр не при­ни­мал в иг­рах уча­стия. Он рос ти­хим, скром­ным, по­слуш­ным и ни­ко­гда не пре­сту­пал во­ли ро­ди­те­лей. По­ка бра­тья и сест­ры иг­ра­ли, он за­пи­рал­ся в ком­на­те от­ца и мо­лил­ся. Ко­гда бра­тья на­чи­на­ли шу­меть, он вы­хо­дил и оста­нав­ли­вал их:
– Так нель­зя, по­ти­ше, по­жа­луй­ста.
Он не был от при­ро­ды угрю­мо­го нра­ва, но серд­це его бы­ло рас­по­ло­же­но под­ра­жать древним по­движ­ни­кам, для ко­то­рых смех был вы­ра­же­ни­ем дер­зо­сти и гре­хов­ной нечи­сто­ты. Он хо­тел быть свя­щен­ни­ком.
Алек­сандр учил­ся в Мос­ков­ской Ду­хов­ной ака­де­мии, ко­то­рую окон­чил в 1915 го­ду.
С на­ча­лом пер­вой ми­ро­вой вой­ны о. Иоанн пе­ре­ехал вме­сте с се­мьей в Ниж­ний Нов­го­род, ку­да к нему по­сле окон­ча­ния ака­де­мии при­е­хал сын Алек­сандр и по­сту­пил пре­по­да­ва­те­лем в Ни­же­го­род­скую се­ми­на­рию.
На­сту­пил 1917 год, для Пра­во­слав­ной Церк­ви при­шел час ис­пы­та­ний. Как ис­пы­ты­ва­е­мое ог­нем зла­то, Цер­ковь вы­ко­вы­ва­лась в огне мир­ской зло­бы и мя­те­жей.
Алек­сандр стал про­сить от­ца бла­го­сло­вить его на мо­на­ше­ский по­двиг. Отец Иоанн со­мне­вал­ся, вы­дер­жит ли Алек­сандр крест ино­че­ства в та­кое мя­теж­ное вре­мя, ко­гда все цер­ков­ное по­пи­ра­ет­ся и уни­что­жа­ет­ся. По­мо­лив­шись, отец бла­го­сло­вил его ехать в Тро­и­це-Сер­ги­е­ву Лав­ру. По­стриг он при­нял с име­нем пре­по­доб­но­го Алек­сандра Свир­ско­го.
В 1918 го­ду Ни­же­го­род­ские вла­сти аре­сто­ва­ли о. Иоан­на. Пол­го­да про­был он в за­клю­че­нии, за­бо­лел, был от­пу­щен и при­шел до­мой ед­ва жи­вым. По­сле осво­бож­де­ния о. Иоанн стал слу­жить в се­ле Лы­с­ко­во, и вско­ре к нему при­е­хал его сын.
Неко­то­рое вре­мя отец и сын слу­жи­ли вме­сте, по­ка в 1923 го­ду иеро­мо­нах Алек­сандр не был вы­зван в Моск­ву для при­ня­тия ар­хи­ерей­ско­го са­на. 23 ав­гу­ста 1923 го­да он был хи­ро­то­ни­сан во епи­ско­па Лы­с­ков­ско­го, ви­ка­рия Ни­же­го­род­ской епар­хии.
Во вре­мя его от­сут­ствия о. Иоанн тя­же­ло за­бо­лел вос­па­ле­ни­ем лег­ких. Зная, что уми­ра­ет, он ждал сы­на, чтобы тот на­пут­ство­вал его пе­ред смер­тью.
И как преж­де, так и те­перь, вла­ды­ка Алек­сандр спе­шил ис­пол­нить по­же­ла­ние от­ца. Вла­ды­ка при­был на­ка­нуне его смер­ти. Отец Иоанн был в со­зна­нии, и вла­ды­ка дол­го бе­се­до­вал с ним, а за­тем на­пут­ство­вал его Свя­ты­ми Тай­на­ми.
Пер­вой служ­бой всту­пив­ше­го на ка­фед­ру епи­ско­па бы­ла за­упо­кой­ная все­нощ­ная и ли­тур­гия по но­во­пре­став­лен­но­му от­цу. По­хо­ро­ни­ли о. Иоан­на ря­дом с хра­мом, где он слу­жил.
Не на­прас­но Алек­сандр был об­ле­чен са­ном. Он был пре­крас­ным про­по­вед­ни­ком и доб­рым на­став­ни­ком. Сам бо­лее все­го по­чи­тав­ший мо­на­ше­ское жи­тие, мно­госкорб­но со­би­рая в ду­шу теп­ло бла­го­да­ти, он в этом ду­хе на­став­лял и сво­их ду­хов­ных чад. Неко­то­рых он по­сы­лал в Ди­ве­е­во, а за­тем, ес­ли они вы­ка­зы­ва­ли рас­по­ло­же­ние к ино­че­ской жиз­ни, да­вал на то свое бла­го­сло­ве­ние. Слу­жил он в Ма­ка­рьев­ском мо­на­сты­ре. Ча­сто ез­дил по­мо­лить­ся в мо­на­стырь Ста­рые Ма­ры, где бы­ла чти­мая ико­на Тро­е­ру­чи­цы. В Лы­с­ко­ве его по­се­щал епи­скоп Вар­на­ва, при­няв­ший к то­му вре­ме­ни по­двиг юрод­ства.
В Ма­ка­рье­ве вла­ды­ка Алек­сандр ор­га­ни­зо­вал пре­по­да­ва­ние За­ко­на Бо­жия де­тям де­ся­ти-три­на­дца­ти лет. Про­дол­жа­лось это око­ло го­да, а за­тем бы­ло за­пре­ще­но вла­стя­ми.
В сен­тяб­ре 1927 го­да на шесть­де­сят вто­ром го­ду жиз­ни тя­же­ло за­бо­ле­ла мать свя­ти­те­ля. Вла­ды­ка уха­жи­вал за ней и при­сут­ство­вал при ее кон­чине. Пе­ред смер­тью она ска­за­ла:
– У ме­ня от­кры­лись гла­за, и я яс­но ви­жу небо. Как там свет­ло… В 1929 го­ду, в день па­мя­ти Ар­хи­стра­ти­га Бо­жия Ми­ха­и­ла, вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Алек­сандра и от­пра­ви­ли в ни­же­го­род­скую тюрь­му, где со­бра­но бы­ло то­гда по­чти все ни­же­го­род­ское ду­хо­вен­ство.
На до­про­се у сле­до­ва­те­ля епи­скоп Алек­сандр от­ве­чал:
– Про­по­ве­ди я го­во­рю каж­дое вос­кре­се­нье на те­мы Свя­щен­но­го Пи­са­ния… и ино­гда в за­щи­ту ре­ли­ги­оз­ных ис­тин, оспа­ри­ва­е­мых совре­мен­ни­ка­ми. Про­из­не­се­ние про­по­ве­дей и вы­ступ­ле­ние в за­щи­ту ис­ти­ны вы­зы­ва­лось стрем­ле­ни­ем най­ти ис­ти­ну в во­про­сах, со­при­ка­са­ю­щих­ся с ре­ли­ги­ей, в ко­то­рых я предо­став­лял до­ка­за­тель­ства уче­ния пра­во­слав­но-хри­сти­ан­ско­го по этим во­про­сам… Ино­гда вы­сту­пал в про­по­ве­дях про­тив без­бо­жия.
(Бе­се­дуя о совре­мен­ном без­бо­жии, епи­скоп го­во­рил, что раз­ру­шать мо­на­сты­ри и хра­мы мо­гут лишь лю­ди, ли­шен­ные че­ло­веч­но­сти, не ве­ру­ю­щие в веч­ную жизнь, да и в зем­ной жиз­ни ма­ло что пред­по­ла­га­ю­щие по­стро­ить).
От­ве­ты епи­ско­па вы­зва­ли, по-ви­ди­мо­му, недо­уме­ние у сле­до­ва­те­ля, и на сле­ду­ю­щий день вла­ды­ка на­пи­сал по­яс­не­ние: «Во­про­са­ми, оспа­ри­ва­е­мы­ми совре­мен­ни­ка­ми, я на­звал в сво­их по­ка­за­ни­ях во­про­сы хри­сти­ан­ской апо­ло­ге­ти­ки, а имен­но: о ко­неч­но­сти ми­ра, про­ис­хож­де­нии че­ло­ве­ка через тво­ре­ние его Бо­гом, об ис­то­ри­че­ской дей­стви­тель­но­сти хри­сти­ан­ства, о бес­смер­тии ду­ши. А во­про­са­ми, со­при­ка­са­ю­щи­ми­ся с ре­ли­ги­ей, я на­звал на­уч­ные тео­рии, ка­са­ю­щи­е­ся пе­ре­чис­лен­ных вы­ше ис­тин ре­ли­гии. Це­лью, с ко­то­рой я го­во­рил та­кие про­по­ве­ди, бы­ло най­ти ис­ти­ну в на­уч­ных тео­ри­ях и до­ка­зать па­со­мым пра­виль­ность пра­во­слав­но-хри­сти­ан­ско­го ве­ро­уче­ния в этих во­про­сах. Во­про­сов по­ли­ти­че­ской, об­ще­ствен­ной и со­ци­аль­ной жиз­ни я в сво­их про­по­ве­дях не ка­са­юсь».
В тюрь­ме ему обе­ща­ли сво­бо­ду, ес­ли он пе­ре­станет го­во­рить про­по­ве­ди.
Он не со­гла­сил­ся.
– Я по­став­лен про­по­ве­до­вать и не мо­гу от­ка­зать­ся, – ска­зал ар­хи­ерей. Сле­до­ва­те­ли би­ли его и пу­га­ли, на все свя­ти­тель от­ве­чал спо­кой­но и крот­ко:
– Те­ло мое в ва­шей вла­сти, и вы мо­же­те де­лать с ним, что хо­ти­те, но ду­шу свою я вам не от­дам.
Он был по­ме­щен в ка­ме­ру к свя­щен­ни­кам. Ис­тин­ный мо­лит­вен­ник и по­движ­ник, он и здесь по­дол­гу мо­лил­ся, по­нуж­дая к ис­то­вой и неле­ни­вой мо­лит­ве и всех на­сель­ни­ков ка­ме­ры, мно­гие из ко­то­рых, по­пав в тес­ные об­сто­я­тель­ства тюрь­мы ГПУ, на­ча­ли уже уны­вать.
По­сле аре­ста епи­ско­па его сест­ра Ели­за­ве­та ез­ди­ла в Моск­ву к про­ку­ро­ру Вы­шин­ско­му – хло­по­тать о бра­те, чтобы его или осво­бо­ди­ли, или от­пра­ви­ли в ссыл­ку за свой счет, так как у него боль­ное серд­це.
– Вы не по адре­су об­ра­ти­лись, – от­ве­чал Вы­шин­ский, – вам нуж­но об­ра­щать­ся в Крас­ный Крест. Что ка­са­ет­ся за­клю­че­ния, то вла­ды­ка Алек­сандр аре­сто­ван за про­по­ве­ди и бу­дет от­прав­лен на три го­да в Со­лов­ки.
11 ян­ва­ря 1929 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но. Епи­ско­па об­ви­ни­ли в том, что он «как идей­ный про­тив­ник Со­вет­ской вла­сти, пу­тем про­из­не­се­ния про­по­ве­дей с ан­ти­со­вет­ским укло­ном, при­ви­вал свои контр­ре­во­лю­ци­он­ные убеж­де­ния на­се­ле­нию и в еди­но­лич­ных бе­се­дах вел от­кро­вен­ную ан­ти­со­вет­скую про­па­ган­ду на те­мы «о бес­чин­стве ком­му­ни­стов-без­бож­ни­ков…» Имея пре­дан­ных ему мо­на­хов и мо­на­хинь… Да­вал им ука­за­ния, как бо­роть­ся с без­бож­ни­ка­ми… рас­сы­лал их по се­лам и де­рев­ням как мис­си­о­не­ров, не оста­нав­ли­ва­ясь пе­ред от­кры­той борь­бой с куль­тур­ны­ми учре­жде­ни­я­ми го­су­дар­ства^[1]… Ру­ко­вод­ству­ясь по­ло­же­ни­ем об ор­га­нах ОГПУ в ча­сти адми­ни­стра­тив­ных вы­сы­лок и за­клю­че­ния в конц­ла­герь, утвер­жден­но­го ВЦИКом от 28/1 II-24 го­да и объ­яв­лен­но­го в при­ка­зе ОГПУ за № 172 от 2/IV-24 го­да… де­ло… пе­ре­дать в Осо­бое Со­ве­ща­ние… для вы­не­се­ния при­го­во­ра во вне­су­деб­ном по­ряд­ке…» 26 ап­ре­ля 1929 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при­го­во­ри­ло епи­ско­па к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, ко­то­рое он дол­жен был от­бы­вать в со­от­вет­ствии с при­ка­зом по ОГПУ от­но­си­тель­но мест со­дер­жа­ния ду­хо­вен­ства – на Со­лов­ках.
В Со­ло­вец­ком ла­ге­ре епи­скоп ра­бо­тал сна­ча­ла сто­ро­жем, а за­тем бух­гал­те­ром.
Ко­гда за­кон­чил­ся срок за­клю­че­ния, вла­сти в Ни­же­го­род­скую епар­хию его не пу­сти­ли, и он по­лу­чил на­зна­че­ние в Орел, ку­да при­был в день па­мя­ти Ар­хи­стра­ти­га Бо­жия Ми­ха­и­ла. В Ор­ле он был воз­ве­ден в сан ар­хи­епи­ско­па.
Цер­ковь то­гда под­вер­га­лась бес­по­щад­ным го­не­ни­ям, пра­во­слав­ных аре­сто­вы­ва­ли и рас­стре­ли­ва­ли. По­се­щать хра­мы ста­но­ви­лось опас­ным, это рас­смат­ри­ва­лось как го­судар­ствен­ное пре­ступ­ле­ние. Страх быть аре­сто­ван­ным охва­ты­вал все боль­ше лю­дей. Церк­ви пу­сте­ли. Вла­ды­ка стал про­по­ве­до­вать, и хра­мы на­ча­ли за­пол­нять­ся на­ро­дом.
Ви­дя ожив­ле­ние ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни в го­ро­де, че­ки­сты ста­ли подыс­ки­вать об­ви­не­ние про­тив ар­хи­епи­ско­па. Од­на­жды под ве­чер к нему при­шел че­ло­век и ска­зал, что вла­сти ре­ши­ли об­ви­нить ар­хи­епи­ско­па в под­жо­гах в го­ро­де. Уже есть лже­сви­де­те­ли, все об­ви­не­ние го­то­во. Ес­ли он в эту ночь не уедет, то бу­дет аре­сто­ван. Ар­хи­епи­скоп уехал в Ни­же­го­род­скую об­ласть и по­се­лил­ся в се­ле Се­ме­нов­ском, где про­жил пол­го­да.
В кон­це 1936 го­да вла­ды­ка по­лу­чил на­зна­че­ние в Се­ми­па­ла­тинск.
Ар­хи­ерей­ские ка­фед­ры пу­сте­ли, ар­хи­ере­ев од­но­го за дру­гим по­гло­ща­ли тюрь­мы.
Сест­ра Ели­за­ве­та пи­са­ла ему в Се­ми­па­ла­тинск:
– Уй­ди на по­кой, при­ез­жай ко мне в Лы­с­ко­во, пе­ре­си­дишь.
– Как бы я вас ни лю­бил, – от­ве­чал ар­хи­епи­скоп, – но я не для то­го взял по­сох, чтобы его оста­вить.
В ав­гу­сте 1937 го­да ар­хи­епи­скоп был аре­сто­ван. Он в по­след­ний раз бла­го­сло­вил сво­их ду­хов­ных де­тей, сви­де­те­лей аре­ста. След­ствие в те го­ды бы­ло пы­точ­ное, и мно­гие ра­ди из­бав­ле­ния от стра­да­ний да­ва­ли лю­бые по­ка­за­ния. Ар­хи­епи­скоп дер­жал­ся му­же­ствен­но, не со­гла­ша­ясь и не под­пи­сы­вая ни од­но из на­вя­зы­ва­е­мых ему об­ви­не­ний. Его об­ви­ня­ли в шпи­о­на­же и в контр­ре­во­лю­ци­он­ной аги­та­ции – ар­хи­епи­скоп ре­ши­тель­но все от­вер­гал. Спра­ши­ва­ли о зна­ко­мых, он от­ка­зал­ся их на­зы­вать. По­ка­за­ний не на­бра­лось ни на один про­то­кол до­про­са, а сро­ки, от­пу­щен­ные сле­до­ва­те­лям, под­хо­ди­ли к кон­цу. В са­мый день по­ста­нов­ле­ния Трой­ки УНКВД 28 ок­тяб­ря 1937 го­да сле­до­ва­тель Ба­ра­бан­щи­ков про­вел по­след­ний до­прос.
– Вы яв­ля­е­тесь чле­ном и ру­ко­во­ди­те­лем цер­ков­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной шпи­он­ской ор­га­ни­за­ции. Дай­те по­ка­за­ния…
– Чле­ном контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции я ни­ко­гда не яв­лял­ся и в этом об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю,– от­ве­чал ар­хи­епи­скоп.
– Вы лже­те. Вы да­ва­ли уста­нов­ки ру­ко­во­ди­те­лям фили­а­лов контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции в раз­вер­ты­ва­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­ты…
– Ни­ка­ких уста­но­вок по раз­вер­ты­ва­нию контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­ты я не да­вал.
– Как член контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции вы про­во­ди­ли ак­тив­ную контр­ре­во­лю­ци­он­ную аги­та­цию сре­ди на­се­ле­ния, пре­кра­ти­те за­пи­ра­тель­ство и дай­те по­ка­за­ния о ва­шей контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти.
– Ни­ка­кой контр­ре­во­лю­ци­он­ной аги­та­ции я сре­ди на­се­ле­ния не про­во­дил и в этом ви­нов­ным се­бя не при­знаю, – спо­кой­но от­ве­тил вла­ды­ка.
Все это сле­до­ва­тель вы­нуж­ден был за­пи­сать. В тот же день ар­хи­епи­скоп был при­го­во­рен к рас­стре­лу.
Через два дня, 30 ок­тяб­ря 1937 го­да, ар­хи­епи­скоп Алек­сандр был рас­стре­лян.
Всем близ­ким, кто ин­те­ре­со­вал­ся судь­бой вла­ды­ки, вла­сти от­ве­ча­ли, что он со­слан на де­сять лет без пра­ва пе­ре­пис­ки, а через де­сять лет от­ве­ти­ли без уточ­не­ния ме­ста и вре­ме­ни, что он умер в ла­ге­ре.
Свя­щен­ник Ка­зан­ско­го хра­ма в Лы­с­ко­ве объ­явил, что бу­дет от­пе­ва­ние скон­чав­ше­го­ся в за­клю­че­нии ар­хи­епи­ско­па Алек­сандра Щу­ки­на.
Мно­гие пом­ни­ли свя­ти­те­ля, и на­ро­ду со­бра­лось та­кое мно­же­ство, что храм не мог вме­стить всех же­ла­ю­щих. Боль­шая часть при­шед­ших сто­я­ла на ули­це.
По­слуш­ни­ца Ан­на сде­ла­ла неболь­шой гроб, ту­да по­ло­жи­ла чет­ки свя­ти­те­ля, крест и Еван­ге­лие.
По­сле от­пе­ва­ния на­род мо­лит­вен­но по­про­щал­ся с ар­хи­епи­ско­пом, а за­тем со­сто­ял­ся крест­ный ход во­круг хра­ма. Впе­ре­ди, под­няв гроб на пле­чо, шел свя­щен­ник, а хор и весь на­род пе­ли: «Вол­ною мор­скою…»

Источник